Как странно, что пьеса У. Шекспира «Ричад III», написанная драматургом около 1591 г., не вызывает у зрителей желания докопаться до сути происходящего на сцене. Все с удовольствием созерцают кровавые убийства, сцены насилия и откровенного обмана, беcсовестным создателем коих является бездушный король Англии, Ричард. Но по существу зритель прав, ведь изучение правдивых исторических фактов лучше оставить историкам или буквоедам, а в театре можно заняться фальсификацией, потому как развенчивать безжалостный образ, сознательно и тщательно разработанный Шекспиром почти что 500 лет назад в эпоху «ангельских» Тюдоров, нам, простым людям ни к чему.

Но мне все же хотелось бы дать несколько рекомендаций современным зрителям, которые идут смотреть кровавое шоу Ричарда III в киевском Национальном театре им. И. Франко.

Не поленитесь изучить биографию короля и посмотреть, к примеру, одноименную постановку петербургского режиссера Ю. Бутусова в московском театре «Сатирикон».

В реальности Ричард вовсе не был физическим уродом

В любой постановке Ричард предстает перед нами именно таким, каким он сам себя описывает в 1-ой Сцене 1-го Акта одноименной пьесы (пер. Г. Е. Бена):

Не создан я вертеться у зеркал,
Я неуклюж, я не умею важно
Вышагивать пред нимфою распутной.
Я изувечен подлою природой,
Нелепо скроен, не по мерке сшит
И раньше срока вышвырнут на свет
Горбатым, и хромым, и безобразным −
Таким, что на меня собаки лают.
И в мирные бессмысленные дни
Мне не найти другого развлеченья,
Как тень свою разглядывать на солнце
Да распевать о собственном уродстве.

А вот и английский оригинал:

But I, that am not shaped for sportive tricks,
Nor made to court an amorous looking-glass;
I, that am rudely stamp’d, and want love’s majesty
To strut before a wanton ambling nymph;
I, that am curtail’d of this fair proportion,
Cheated of feature by dissembling nature,
Deformed, unfinish’d, sent before my time
Into this breathing world, scarce half made up,
And that so lamely and unfashionable
That dogs bark at me as I halt by them;
Why, I, in this weak piping time of peace,
Have no delight to pass away the time,
Unless to spy my shadow in the sun
And descant on mine own deformity:
And therefore, since I cannot prove a lover,
To entertain these fair well-spoken days,
I am determined to prove a villain
And hate the idle pleasures of these days.

Оригинальный текст более витиевато описывает уродства Ричарда, его хромоту, горбатость, несовершенство тела, иссохшую руку, к тому же по его словам он родился недоношенным.

Но так ли это? Правду ли написал У. Шекспир, вложив ее в уста короля?

Ричард был убит 22 августа 1485 г. в битве при Босворте. Его изувеченное тело перенесли в мужской монастырь францисканцев в Лестере, а точнее Ричарда похоронили в церкви Св. Марии Магдалины или Грейфрайерс, которая принадлежала упомянутому ордену. Позднее место захоронения было утрачено.

Но в 2012 году Общество Ричарда III инициировало раскопки на месте автостоянки общественных учреждений муниципалитета Лестера и игровой площадки бывшей школы имени мэра Лестера Габриэля Ньютона.

В результате обнаруженные останки Ричарда были идентифицированы в ходе проведенного анализа ДНК. Исследователи не нашли никаких признаков сухой руки у короля. Сколиоз Ричарда выражался в том, что правое плечо монарха было выше левого. Таким образом, он казался ниже ростом. Но подобное искривление позвоночника не мешало ему вести активный образ жизни. Никакого горба у Ричарда не было.

Король как король, продукт своего времени

Во время просмотра пьесы зритель непременно должен содрогнуться: «Как можно, столько убийств, и все ради власти?» Ну, таковая природа человеческая: сам не убьешь, тебя убьют.

Как известно, правление Ричарда III ознаменовало падение королевской династии Плантагенетов и воцарение Тюдоров на английском престоле.

До смерти Ричарда страну не прекращал разрывать кровавый конфликт под названием Война Алой и Белой розы или Война (Войны) роз (англ. War(s) of the Roses) с 1455 по 1485 гг. между двумя ветвями Плантагенетов: Йорками и Ланкастерами.

Представьте себе, что во второй половине XV в. Англией правили три условных группировки. Две из них включали ярых приверженцев той или иной ветви королевского дома Плантагенетов. Так, роды Бофортов, Клиффордов, де Веров, Перси являлись стойкими приверженцами дела Ланкастеров, тогда как Фитцаланы, Моубреи, Хастингсы, Невиллы (до перехода Ричарда Невилла на сторону Ланкастеров в силу почти извиняющих его обстоятельств) держали сторону Йорков. Третья группировка, судя по всему самая многочисленная, состояла из представителей своеобразного «болота». Это были те, кто выбирал сторону, сообразуясь с обстоятельствами и личными интересами. Тут могли быть как отдельные представители знатных родов (Стаффорды), так и целые семейства – Вудвиллы, Риверсы, Греи и т. д.

Чтобы успешно побеждать противника, той или иной стороне необходимо было переманивать на свою сторону «болото». Вожди Йорков сумели частично преуспеть в этом плане. Воцарившийся с 1461 г. первый монарх династии Йорков Эдуард IV (старший сын погибшего герцога Ричарда Йоркского)

вел политику в целом достаточно взвешенную и разумную, хотя и не избежал серьезных ошибок. За них впоследствии пришлось расплачиваться как ему самому, так и его младшему брату, второму и, как оказалось, последнему представителю Йорков на троне – Ричарду III.

Эдуард IV заложил основы многих принципов английского абсолютизма, которыми впоследствии руководствовались короли династии Тюдоров. Правление Эдуарда IV было автократично, но с согласия его подданных, поскольку принесло обществу внутренний порядок и стабильность. Он сумел

• оздоровить государственную финансовую систему, сбалансировав доходы и расходы, что резко отличало его от Ланкастеров, никогда не живших по средствам.
• частично восстановить власть закона, а местным судам дать новые полномочия для борьбы с феодальной вольницей.
• создать несколько судебных органов экстерриториального назначения, такие как Суд Лорда Верховного констебля и Суд Звездной палаты. В результате применения этих мер резко пошла на спад практика содержания частных армий, хотя и не до конца, что показало развитие ситуации в битве при Босворте.

Что касается промахов, то одной из главных ошибок Эдуарда IV, бесспорно, явился его демарш против верного союзника Йорков – графа Ричарда Невилла Уорикского.

Речь идет о браке молодого короля с Элизабет,

представительницей семьи Вудвиллов-Риверсов, до этого державших сторону Ланкастеров. Естественно, пошли прахом усилия графа Уорика, который, стремясь упрочить положение недавно занявшей трон династии, уже практически достиг соглашения о женитьбе Эдуарда на французской принцессе. Возможно, что пылкого и по натуре независимого короля – отважного воина и правителя – действительно тяготила опека со стороны могущественного представителя. Нельзя исключать и степень мужского увлечения – в этом Эдуард неоднократно демонстрировал свою слабость. Чем бы ни был вызван подобный шаг, но он внес серьезный раскол в лагерь йоркистов и сыграл не последнюю роль в самом факте их недолгого пребывания у власти.

Неожиданная королевская женитьба явилась только началом целой цепочки действий, результатом которых было приближение семьи Вудвиллов-Риверсов к трону при одновременном удалении Невиллов. Отец, братья и даже дети от первого брака королевы Англии Элизабет водночасье получили высокие титулы, для некоторых из них были организованы выгодные браки, в то время как члены семьи Невиллов, преданно служившие как отцу Эдуарда IV герцогу Йоркскому, так и самому Эдуарду, почти демонстративно отодвигались на второй план.

Спустя несколько лет такая политика вылилась в мятеж «Делателя королей», который поначалу (видимо, пытаясь сохранить честь) сделал ставку на среднего сына герцога Ричарда Йоркского – Джорджа Кларенса,

а затем восстановил на троне томившегося в йоркистском плену Генри VI Ланкастера.

Эта угроза, правда, была успешно устранена Йорками в результате так называемой Второй Войны роз (1469-1471 гг.). Граф Уорик и незадачливый ланкастерский король Генри VI погибли, а Эдуард IV вернул себе британскую корону, которую не снимал еще 12 лет до момента своей внезапной смерти в 40-летнем возрасте.

Однако результат смены приближенных имел долгосрочные последствия, причем как внутреннего, так и внешнего плана. Что касается первого, то к трону была приближена часть того самого дворянского «болота», но за счет откровенного «опускания» одних из наиболее твердых йоркистских соратников – Невиллов. То, что Вудвиллы-Риверсы представляли собой именно не слишком надежное «болото», показали дальнейшие события. С одной стороны, об этом свидетельствуют их действия – как при жизни Эдуарда IV, так и в период междуцарствия (апрель – июнь 1483 г.) Вудвиллы-Риверсы прежде всего преследовали личные интересы – власть и обогащение. Например, вопреки последней воле Эдуарда IV этот клан стремился после смерти последнего не допустить протектората младшего брата короля Ричарда Глостера (будущего Ричарда III), а побыстрее короновать 12-летнего Эдуарда V, дабы регентшей стала королева-мать, которой при подобном раскладе переходила бы вся полнота верховной власти.

В это же время сын королевы от первого брака Томас Грей маркиз Дорсет, являвшийся комендантом Тауэра, захватил монетный двор и вывез оттуда несметные сокровища, которые впоследствии так в королевскую казну и не вернулись.

С другой стороны, общественное мнение никогда не было особенно благосклонно к клану Вудвиллов-Риверсов, рассматривая их как нечистых на руку выскочек, что в целом соответствовало действительности. Это понимали как простой народ, так и большая часть английского правящего класса, дружно поддержав узурпацию трона Ричардом Глостером летом 1483 г.

По всей видимости, непопулярность Вудвиллов-Риверсов и заставила умирающего короля Эдуарда назначить лордом-протектором именно младшего брата.

В плане внешних последствий отказ Эдуарда IV от брака с французской принцессой пресек возможность союза двух королевств. Во внешнеполитической ориентации Йорки делали ставку теперь на Бургундское герцогство. Как показали события, французская помощь все же имела более существенный вес, чем бургундская, вероятно в силу того простого обстоятельства, что Франция располагала значительно большими ресурсами. Так, поддерживаемый Францией Генри Тюдор

в ходе своего, как оказалось, успешного вторжения на Британские острова имел армию в 5 тыс. наемников. А вот вдовствующая герцогиня Бургундская Маргарита

(сестра Эдуарда IV и Ричарда III), пытаясь вернуть английский трон Йоркам, смогла предоставить только 2 тыс. наемников, что оказалось явно недостаточно и предопределило поражение йоркистов в битве с королевской армией Генри VII при Стоук-Филде 16 июня 1487 года.

Но перейду к правлению самого Ричарда III, ибо здесь он предпринял немало любопытных шагов, жестко оттеснив от высших структур управления Вудвиллов-Риверсов. Мероприятия названного монарха дают основание причислить его к не такой уж обширной когорте «надклассовых» правителей.

• Прежде всего, надавив на Парламент, новоиспеченный король добился усовершенствования законодательной системы. Были объявлены незаконными «добровольные пожертвования» – так называемые беневоленции, которые простые люди были вынуждены делать в пользу сильных мира сего формально на добровольной основе.
• Ричард III «защищал права Церкви, стремился оградить своих подданных от угроз физической расправы, от угнетений и вымогательств.
• Король обеспечил судам возможность делать свою работу, не опасаясь постороннего вмешательства. Он боролся с грабежами и другими серьезными преступлениями, уничтожал бандитизм на дорогах.
• Все подданные, независимо от их положения и состояния, получили право на прямую королевскую защиту, и многие проблемы простых людей Ричард III действительно решал очень оперативно».
• Показательно, что при жизни последнего короля Йоркской династии характеризовали как «могущественного принца и очень доброго лорда», «наказывающего нарушителей закона, в особенности притеснителей общин, и поощряющего тех, кто показал себя добродетельным, заслужившего большую благодарность и любовь всех своих подданных, богатых и бедных, и добрую славу среди всех других народов».

Разумеется, что характеристики названного монарха приобрели прямо противоположный смысл при следующем царствовании Генри VII, как известно приложившего много усилий и средств к созданию демонического образа Ричарда III, что являлось частью его довольно продуманной идеологической политики.

Но по большому счету речь сейчас не об этом. Как нам представляется, политика Ричарда III вполне могла привлекать (и, судя по всему, привлекала) симпатии большинства населения, но вряд ли могла сильно понравиться лидирующим социальным группам средневековой Англии. Речь идет как раз о сильных мира сего, многие из которых наверняка с ностальгией вспоминали не столь уж давние времена вольницы при последнем Ланкастере, да и упомянутые беневоленции, жестко отмененные королем Ричардом, широко практиковались в период правления его старшего брата.

Вполне возможно, хотя это только наше предположение, что направление внутренней политики Ричарда III быстро обозначило себя, вызвав соответствующую реакцию многих представителей правящего класса. Речь идет о мятеже герцога Бекингемского

уже осенью 1483 г., который имел целью возведение на престол Генри Тюдора. Мятеж был разгромлен, однако он привлек уже тогда ряд бывших сторонников Ричарда III, помогавших ему в борьбе с Вудвиллами и, видимо, рассчитывающих на ряд королевских благодеяний (взять того же герцога Бекингемского). Многие из них спустя два года охотно приняли участие во втором вторжении Тюдора на Британские острова, закончившемся успешно.

Наконец, выступление лорда Стэнли против Ричарда III, повернувшего свою частную армию в поддержку Генри Тюдора в битве при Босворте, лишний раз свидетельствует о неприязни многих представителей элиты ко второму королю Йоркской династии. В ходе названного сражения после гибели герцога Норфолкского в распоряжении короля Ричарда, по сути дела, оказался только узкий круг верных рыцарей (фактически его личная дружина), с которыми он, естественно, был обречен на поражение. Конечно, грубой ошибкой этого монарха было полагаться на столь ненадежную личность, каким был возведенный в высокое звание лорда-констебля Томас Стэнли.

Представители этого рода являли собой типичный пример «болота», переходя из лагеря в лагерь в основном из соображений личной выгоды или безопасности. Неслучайно Генри VII Тюдор после своего восшествия на престол положил решительный конец существованию частных армий, что наверняка произошло в том числе и под впечатлением от битвы при Босворте.

Первый король Тюдоровской династии предпринял и ряд других шагов, упрочивших его власть. Им были щедро вознаграждены многие сторонники из числа английского дворянства, причем, наряду с примкнувшими к нему давними сторонниками Ланкастеров (Джаспер Тюдор, Джон де Вер граф Оксфордский), в его свиту входили многочисленные представители «болота» – например, тот же клан Вудвиллов-Риверсов.

Но Генри Тюдор был вынужден поднять налоги, чтобы расплачиваться со своими блюдолизами. Новая налоговая система получила название «Вилки Мортона» и связывается с именем лорд-канцлера и архиепископа Кентерберийского Джона Мортона,

известного в те времена аристократа-интеллектуала, немало сделавшего для создания легенды о Ричарде III.

Суть разработанного им налогового подхода сам Д. Мортон ясно изложил в следующем постулате: «Если подданный живет скромно, скажите ему, что его бережливость позволяет оказать щедрость по отношению к королю. Если, напротив, подданный живет расточительно, скажите ему, что он также может позволить себе дать королю больше, ведь его траты служат доказательством его богатства» (Кстати, Томас Мор являлся учеником именно Джона Мортона, из чего становится ясной его политическая ориентация). Судя по всему, «Вилка Мортона» позволила Генри VII не только проявлять щедрость в отношении поддержавших его аристократов, но и не забывать себя самого – к моменту своей смерти (1509 г.) его личное достояние исчислялось в полтора миллионов фунтов стерлингов – сумма по тем временам астрономическая.

А что же народ, вроде бы любивший Ричарда как в бытность его герцогом Глостерским, так и после занятия им трона? Вскоре после битвы при Босворте хроника города Йорка, где долго проживал Ричард еще в статусе герцога Глостерского, выражает подлинную скорбь по поводу поражения и гибели последнего короля Йоркской династии. Но это, в общем-то, и все. Народные массы средневековья были довольно-таки инертны. Две попытки вернуть свергнутой династии трон, предпринятые сторонниками Йорков уже в первые два года правления Тюдора, оказались неудачными именно по причине отсутствия массовой поддержки, хотя эти попытки предпринимались в тех регионах Англии, где как раз и были популярны Йорки.

Так, мятеж братьев Хамфри и Томаса Стаффордов, а также виконта Фрэнсиса Ловелла (давнего личного друга Ричарда III) был подавлен еще даже до сражения. Обещание королевского помилования рассеяло и без того некрупные силы, которые удалось собрать мятежным лордам. Более решительная попытка была предпринята Маргаритой, герцогиней Бургундской, и графом Линкольнским Джоном де Ла Полем (официальным наследником Ричарда III), которые снарядили отряд в 2 тыс. немецких наемников, высадившихся в Англии. Однако к этому отряду не спешили примкнуть ни народные массы, ни городские ополчения. Слабым дополнением оказались лишь плохо обученные ирландцы, приведенные сэром Т. ФитцДжералдом, которые не оказали (да и не могли оказать) существенного влияния на ход сражения при Стоук-Филде 16 июня 1487 г. Большие потери королевской армии (3 тыс. чел.) нанесли двуручники немецких наемников, которые долгое время стойко противостояли количественно намного превосходящим силам, едва не переломив ход битвы. Однако и немецкий отряд в конце концов был сломлен, а возглавлявший его капитан Мартин Шварц погиб вместе с графом Линкольнским. После этого особо серьезных угроз трону Тюдора больше не возникало.

Йорки, одержавшие две блестящие победы в обеих Войнах Роз, окончательно сошли с исторической сцены.

Почему же пал добрый Ричард?

Итак, в недолгом правлении короля Ричарда III Йоркского сыграли ведущую роль два обстоятельства.

1. Во-первых, ошибки Эдуарда IV, который своим приближением представителей «болота» (Вудвиллы-Риверсы) и удалением от трона более верных сторонников (Невиллы) изначально подточил социальный фундамент воцарившейся Йоркской династии. Внешнеполитическая ориентация на Бургундию вместо Франции также в целом стратегически себя не оправдала.
2. Во-вторых, более весомой причиной явился характер внутренней политики самого Ричарда III. Проводя преобразования в интересах социального большинства, он уделял недостаточно внимания созданию прочной опоры собственной власти среди правящего класса. Следует предположить, что если бы король в первую очередь предпринял шаги именно в этом направлении, то его политика была бы стратегически выверенной и наверняка продлила бы время правления Йорков. Кстати, именно таким образом поступил следующий король и удачливый соперник Ричарда III – Генри VII, что, впрочем, не помешало ему под теми или иными предлогами вырезать практически всех аристократов, имеющих отношение не только к Йоркам, но и шире – к дому Плантагенетов.

В то же время Ричард III, правивший всего два года и потерявший за это время единственного сына и жену, в чем-то оказался более удачлив в плане исторической перспективы. Уже одно то, что в памяти потомков он предстал в образах весьма незаурядных – от закоренелого злодея до возможно где-то идеализированного храбреца и доброго к своим подданным короля.

Как бы то ни было, но история не помнит других монархов, имя которых уже на протяжении столетия носило бы международное общество.

A Horse, a Horse! My Kingdom for a Horse!

Это последняя фраза, которую выкрикивает в пьесе умирающий от ранений Ричард. Так у кого же получается выкрикивать ее лучше? Кому из актеров: Богдану Бенюку или Константину Райкину – удается избавиться от пафосности ситуации и стать на мгновение не просто лицедеем, но самим Ричардом, из плоти и крови?

Суть в том, что предпочтение я отдаю К. Райкину. И да простит меня милый Швейк, но я бы не вышла на поле боя за короля Бенюка, а вот за Райкиным пошла бы.

Что же отталкивает меня в одном Ричарде, а привлекает в другом? Это настолько сложно объяснить, но я все же попробую. Возможно, мои описания будут полны цинизма, но почему бы мне не воспользоваться возможностью и не применить горький цинизм в данном конкретном случае?

Посмотрев на «возвышенные» лики двух лицедеев, кому вы отдадите предпочтение? Зная многое о настоящей жизни короля, но не отступая от фабулы пьесы, я менее склонна верить злодейскому образу в исполнении Бенюка, но открыто готова следовать ханжеской манере Райкина.

Вы можете сказать, что физиогномика ничего не значит, но мне не нужен играющий Ричард с изможденным и потным лицом, на котором проступают возрастные морщины, мне нужен лукавый Люцифер, излучающий свет злобы и предательства, чья неплотно сидящая фиглярская корона также фальшива, как и пущенные в воздух добродетельные слова.

Я пришла смотреть и попадаться на удочку злобной харизмы. Так пусть она будет до конца учтива ко мне.

Парадокс знающего зрителя – это стремление не сочувствовать жертвам короля, а хотеть убивать вместе с Ричардом, идти за ним в бой, побеждая стоящих на его пути соперников.

Ричард-Бенюк в этом плане апатичен, неактивен, в нем отсутствует игривость всепонимающего и всепрощающего маньяка. Для меня он презрительно слаб, вял и зябок на ощупь.

Но Ричард-Райкин – полон брызжущего яда и агонии мышц, ярок, словно гепард, неумолимо тонок и лукав. Он словно дьявол на копытцах прыгает по мятой бумаге скомканного королевства-сцены, совершая свои незабываемые преступления. Тогда как Бенюк движется по кругу роскошного антуража франковской сцены, словно тяжелый буйвол. В нем отсутствуют тонкость и грациозность, он не соблазнитель, не плотский угодник, но всего лишь дорвавшийся до власти сотрудник убойного отдела.

Убийство как стиль жизни

Еще в далеком 15-ом веке некий интриган и публицист, славный сочинитель всех преступлений Ричарда Глостера, а именно кардинал Джон Мортон (я уже упоминала о нем выше), создал список преступных деяний обруганного Ричарда.

• Ричард III Йорк убил (приказал убить) заключенных в Тауэре принцев Эдуарда и Ричарда, сыновей короля Эдуарда IV;
• Ричард III имел непосредственное отношение к смерти своего брата Джорджа, герцога Кларенса;
• Ричард III убил первого мужа Анны Невилл, Эдуарда, принца Уэльского, сына слабоумного короля Генриха VI и королевы Маргариты Анжуйской;

• Ричард силой принудил Анну Невилл выйти за него замуж, а впоследствии – планировал убить свою жену и вступить в кровосмесительный брак с племянницей, Елизаветой Йорк (дочерью Эдуарда IV).

  

• Ричард III, согласно распущенным Джоном Мортоном слухам, обвинил свою мать в любовной связи неизвестно с кем, а своего брата Эдуарда – в том, что тот не является сыном Ричарда, герцога Йорка, а потому не имеет никаких прав на престол.

За усердное служение новому королю (Генриху VII) Мортон получил титул архиепископа Кентерберийского.

Просто диву даешься, как много преступлений пришлось описать бедному У. Шекспиру в одной пьесе. И подумать только, режиссерам Ю. Бутусову и А. Варсимашвили, нужно было показать изощренную сущность «каннибализма» Ричарда.

Да, режиссеры постарались, но Бенюк и Райкин постарались вдвойне, оставив лично во мне разное послевкусие.

Вопрос заключается в следующем: с кем бы мне хотелось продолжить «убивать»? Чья манера решительности и покаяния мне импонирует больше?

Конечно же, ответ прост: святоша-Райкин милее мне как убийца. Его нож входит глубже, веревка обвивает шею туже, а подушки разрывают легкие намного изощренней и медленней.

Но франковский маньеризм с опускающимися крышками-могилами специально возведенного пьедестала я не отрицаю, хотя грохот падающего дерева мне не по душе. Слишком громко хоронят ничем не отличающиеся от отвратительной души Ричарда другие не менее вонючие души.

Самым страшным злодеянием Ричарда считается убийство племянников, дабы получить корону.

Как роскошно поставил эту сцену Бутусов. Детей Елизаветы душат подушками посреди огромных пузырей, которые вдруг появляются из вспенившейся поверхности сцены. Дети и убийцы – мультяшные герои на фоне гротескной мебели и шаров. Ричард убивает их играючи, правда руками других людей, словно в смерти нет ничего плохого. А в ней и нет ничего плохого, потому что дети могут стать преткновением для дяди и возненавидеть его. Так пусть лучше умрут в неведении. Ричард-Райкин отдает этот приговор с диким глазами, им движет инстинкт самосохранения и чувство вседозволенности.

В постановке театра им. И. Франко убийство детей отсутствует, оно просто не показано. Режиссер не пытается представить Ричарда злодеем до конца. Ему кажется, что массовых убийств взрослых достаточно. Возможно, но ведь в пьесе важна трансформация Ричарда как злодея: от несколько угловатого и еще неуверенного в своей силе герцога, до всесильного короля, который готов быть беспощадным убийцей даже невинных детей.

Но! Здесь много противоречий. К примеру, я совершенно не согласна с мнением, что образ Ричарда не должен вызывать жалости. Напротив, мне хочется пожалеть К. Райкина в конце спектакля, даже оправдать все убийства, совершенные его героем. А франковского Ричарда нет желания жалеть, потому как он предсказуем и жесток в силу необходимости.

Почему я так люблю Ричарда-Райкина? Потому что его злоба похожа на детскую жестокость, подчас совершенно непродуманную, а злость Ричарда-Бенюка – это обдуманная стратегия взрослого карателя. Бутусов позаботился о том, чтобы уродства его Ричарда были действительно понятны зрителю, чтобы Ричард несколько раз приговаривал по ходу пьесы, насколько он некрасив, и как не любила его собственная мать. Но Варсимашвили не сделал из своего Ричарда истинного уродца. Бенюк властен, его горб едва заметен. А хромоты я вообще не замечала по ходу спектакля. Он заносчив и невероятно амбициозен. Хотя! Есть некое едва заметное слабое место франковского Ричарда: любовь, мне кажется, что именно любовь, пусть и непонятная, к Анне Невилл. По версии Варсимашвили Анна становится для Ричарда спутницей не только по жизни, но и в ходе совершения преступлений. Он склоняет ей на грудь голову, он взывает к ней, он тоскует после ее смерти. Это как потеря любимой рыжей болонки, которую задавило колесо неумолимой игры престолов.

Спектакль театра «Сатирикон» красив в своей инфернальной жестокости. Тогда как франковский спектакль академичен, полон штампов из своего более раннего собрата. Да, именно штампов, которые кажутся откровенно сворованными: рыжие волосы главных героинь, черные одежды, вино, выплескиваемое на белую поверхность щита во время убиения Кларенса, попытки предать убийствам некую комичность, быстроту хирургических операций.

Эволюция образа Ричарда

По мере развития пьесы образ Ричарда эволюционизирует, становясь все более обобщенным, поэтому мне больше по душе игрушечная манера исполнения Райкина, но не сухой мачизм Бенюка.

Так в кого же трансформируется король? В злодея или человека? Думаю, Ричарда изначально нельзя назвать злодеем. Он всего лишь запутавшийся в себе человек, продукт немилосердного времени, дитя войн и борьбы за власть.

И опять-таки, как мне кажется, именно К. Райкину удается показать слабости Ричарда с более человечной стороны. Он словно клоун мечется по бумажной сцене, скалит хищные зубы, примеряет под себя трон, танцует, хохочет, лебезит, словом, ведет себя как настоящий политик. Он выживает, выживая других, с безграничной энергией голодного шута.

Так кто же из нас живет иначе? В той или иной степени мы все шуты, поэтому пьесу нужно смотреть так, будто в данный момент перед нами поставили зеркало, и мы видим в нем свой реальный, вполне прозаический облик.